Category: образование

Category was added automatically. Read all entries about "образование".

В Приуральном моё сердце

В горах моё сердце… Доныне я там.
По следу оленя бегу по скалам.
Гоню я оленя, пугаю козу.
В горах моё сердце, а сам я внизу!
Роберт Бёрнс, пер. С.Я.Маршака

Вот сама я живу в Москве, а сердце моё осталось в Приуральном – часть моего сердца, часть моей души. Там у меня была первая любовь, она и сейчас со мной, никуда не делась.
В Приуральном был непосильный труд, голод, холод и малярия. Но была молодость, а она непобедима, и ей море по колено. Но главное, в Приуральном я оказалась в Природе. А до войны я даже не знала, что она существует. В Приуральном была Степь, и небо над степью. Я уже подробно рассказывала, какую роль в моей жизни сыграла степь. Государыня Степь, она меня воспитала, переформировала. Если бы не степь, я была бы сейчас другим человеком. Степь густо населена разнообразными животными, от волков до полевых мышей, а ещё дрофы и стрепеты, которые теперь занесены в Касную книгу, а тогда они у меня выпархивали из-под трактора. А до войны животных в моей жизни вообще не было, вернее, были животные в зоопарке в клетках. Но когда ты видишь животное вне его среды обитания, то ничего про него не понимаешь. А в колхозе я общалась с животными, вступала с ними в трудовые отношения, я имею в виду лошадей и волов. Всё, связанное с природой, красиво. В каком-то американском фильме, название фильма я не помню, помню только, в этом фильме главную роль играл Джонни Депп, один из персонажей, индеец, говорит, твердит, как мантру: «Пусть впереди меня будет красота, пусть надо мной будет красота, пусть вокруг меня будет красота…». Вот именно это было в Приуральном, я жила внутри красоты.
( Collapse )

В послевоенном Киеве. Продолжение.


Когда я вернулась в Киев в ноябре 1944 года, общее настроение в городе было какое-то благостное, более подходящего слова я не могу найти. Фронт был уже далеко, даже артиллерийской канонады уже не было слышно. Город не бомбили ни немцы, ни наши, и все наслаждались покоем, чувством безопасности. Это чувство было непривычным, и настроение у всех было хорошее. А в хорошем настроении человек становится добрым, чутким, способным к сопереживанию. Эту доброту и чуткость окружающих, даже почти незнакомых людей, я всё время чувствовала. Я в прошлом посте написала, что, приехав в Киев, оказалась без жилья, без прописки и, значит, без продуктовых карточек. Я надеялась, что я всё это получу, если хорошо сдам вступительные экзамены, и меня примут в политехнический институт. Но до этого оставалась ещё пара месяцев, и непонятно было, как это время прожить и выжить. Меня пригласила к себе пожить наша бывшая дворничиха, об этой романтической паре, дворнике и его жене, я подробно рассказывала, когда вспоминала период после ареста моего отца. Когда папу арестовали, нас «уплотнили». Из трёх комнат нашей квартиры нам оставили самую маленькую, 9 квадратных метров. В ней мы жили вчетвером, мама, мы с Феликсом и наша бывшая домработница Мотя. В нашу бывшую детскую вселили дворника Павла с женой, а самую большую комнату семью директора вагона-ресторана, директора, его жену и их сына, ровесника Феликса.
( Collapse )

Ещё о моей жизни во время войны. Окончание.

Я получила аттестат зрелости, и можно было подумать об институте. А ещё можно было подумать о возвращении домой, Киев уже освободили. С возвращением в Киев дело обстояло непросто, и мне казалось, что власть предержащие специально затрудняют для эвакуированных возвращение домой, не знаю, по какой причине. Для того, чтобы уехать в Киев, нужно было получить из Киева вызов. Вызов должен был прислать кто-то, прописанный в Киеве. Но война оборвала все связи. Если в Киеве в оккупации и оставались какие-то знакомые, то адреса их я не знала. Город бомбили, Крещатик весь был взорван. Я понимала, что никто из знакомых не живёт по старому адресу. Вот я совершенно не помню, каким образом я узнала, что КПИ (Киевский политехнический институт) объявляет набор студентов, и семестр начинается не с сентября, а с января. Я послала в КПИ заявление, что прошу допустить меня к вступительным экзаменам, и копию аттестата. Из политехнического института мне прислали вызов. Текст этого документа был на украинском языке, и в нём было сказано, что я должна иметь с собой чашку, миску и ложку. Председатель сельсовета Баранов, как я уже писала, разрешил мне оставить Приуральный и колхоз и уехать. Не помню, как прощалась с мамой, Феликсом и Ореховнами, я была очень возбуждена, и отъезд вижу, как бы в тумане.
( Collapse )

Ещё о моей жизни во время войны. Продолжение-10

Я стараюсь вспомнить о жизни в Приуральном всё-всё, собираю все крохи воспоминаний, не хочу упустить ничего, характерного для той жизни, отличающего её от нашей.

Напишу, как в Приуральном определяли будущий урожай, я однажды была этому свидетелем. За месяц до уборки урожая в колхоз приехал районный агроном, кстати, не тот, что ко мне приставал, а другой, и с председателем колхоза и бригадирами пошёл в поле. Я пошла с ними, мне было интересно. Агроном с площади в несколько квадратных метров настриг колосков, и сделал это в трёх местах. Из колосков он вылущил зёрна, определил их количество и сказал: «Урожай будет 23 центнера с гектара… Я напишу 17 центнеров, вы как считаете?». Председатель и бригадиры закивали, сказали, что, пожалуй, 17 можно написать. Имели в виду, что при уборке часть урожая неизбежно пропадёт. Это в поле растёт 23 центнера, а убранного и обмолоченного зерна будет меньше. Но 17 центнеров будет наверняка, а если получится больше, то колхоз перевыполнит план.

И теперь совсем про другое… В Приуральном по-особому относились к людям с психическими отклонениями, считали их божьими людьми. В селе жил юродивый, его звали Сашко. Он был совсем одинокий, возможно, пришлый, его все любили и хорошо принимали. Он мог войти в любой дом, ему всегда были рады. Кормили его, поили, давали какую-нибудь одежонку, если была, стирали и чинили его одежду. Сашко жил не только в Приуральном, иногда он уходил в Облавку, в другие близлежащие сёла, его всюду хорошо принимали. Однажды в село пришла странница с явными психическими отклонениями. Она вошла в наш двор. Во дворе были Ореховны, мы и кто-то из соседей. Странница внимательно на всех посмотрела, подошла ко мне и заговорила со мной. Прасковья Ореховна потом всем рассказывала: «Она сразу к нашей Линочке подошла… Она нашу Линочку выбрала…». Этот выбор психически больной женщины возвысил меня в глазах односельчан.
( Collapse )

Идёт пасхальная неделя


Я думаю, дорогие мои, что будет хорошо и правильно, если мы на этой неделе устроим Пасхальные чтения. Почитаем что-нибудь высокохудожественное и имеющее отношение к Пасхе. Соединим, так сказать, приятное с полезным. Сегодня прочтём рассказ Чехова «Студент». Это замечательный рассказ, и в нём есть ощущение живой, чувственной связи между нашим временем и временем Христа.

Студент

Погода вначале была хорошая, тихая. Кричали дрозды, и по соседству в болотах что-то живое жалобно гудело, точно дуло в пустую бутылку. Протянул один вальдшнеп, и выстрел по нем прозвучал в весеннем воздухе раскатисто и весело. Но когда стемнело в лесу, некстати подул с востока холодный пронизывающий ветер, всё смолкло. По лужам протянулись ледяные иглы, и стало в лесу неуютно, глухо и нелюдимо. Запахло зимой.
( Collapse )

Еще о жизни на Войковской и об обмене



В прошлом посте я рассказала о жизни на Войковской, хочу немного дополнить мой рассказ. Лена не интересовалась мальчиками, совсем не интересовалась. Нас это несколько удивляло, но не огорчало. Педагоги считают, что любовь – их главный враг. Есть такой стишок:

Любви на свете нет,
Есть только увлеченье,
Оно бывает с юных лет
И вредно для ученья.

Вот учебе Лены ничто не вредило. Психологически она оставалась ребенком. Однако, когда мы отдыхали втроем в Гудауте на каникулах после Лениного девятого класса, Лена на короткое время оказалась на пляже одна, мы с Игорем отошли купить воды в киоске. Мы увидели, что к Лене подошел какой-то мужчина и сел рядом с ней, о чем-то поговорил и ушел. Мы спросили у Лены, о чем с ней разговаривал этот человек. Лена сказала, что он хотел познакомиться и приглашал вечером куда-то пойти. Лена сказала: «Он подумал, что я взрослая». Вообще-то она лежала на пляже в одном купальнике, и какая она – он хорошо видел. Мы спросили у Лены, что она сказала незнакомцу, Лена ответила, что она сказала: «Вот идут мои родители». А он сказал: «Ох уж эти родители!» Встал и ушел. Как-то мы были втроем в кафе, и какой-то парень проявил к Лене внимание, как нам показалось, избыточное. Мы вмешались, парень сказал: «Какое ваше дело?» Мы объяснили, что Лена – наша дочь. А Лена ничего не поняла. Другие посетители кафе обратили внимание на эту сцену, и один из них сказал нам: «Ваша дочь не понимает, что она уже взрослая».
( Collapse )

Жизнь на Войковской. Продолжение


Я сейчас диктую моей племяннице Маринке Березиной, а она говорит, что все это мы уже писали, причем недавно. Раз она это говорит, значит, так оно и есть, хотя я этого не помню. Я сейчас пишу воспоминания в хронологическом порядке. Сначала жизнь в Новогирееве, потом в новой квартире у Речного вокзала, потом на Войковской, а дальше будет переезд на Большую Ордынку. И, чтобы не нарушить эту хронологию, я сейчас продолжу писать о жизни на Войковской, даже если об этом я уже писала. Если я это уже писала, то второй раз напишу точно так же, слово в слово и запятую в запятую – так у меня почему-то обычно бывает.

Приведу пример… В начале 90-х на нас хлынуло новое кино: американское, европейское, и в нашем отечественном кино был некий взрыв. Я собиралась написать пост на тему «Отечественный кинематограф начала 90-х», уж начала было его писать, но отвлекло что-то более актуальное. Но я не теряю надежды вернуться к этой теме. Тогда я смотрела минимум по три фильма в день в кинотеатрах и по телевизору, и все это у меня в голове перепуталось. Чтобы разобраться, я решила вести картотеку – кинотеку. Для этого я взяла библиографические карточки и два каталожных ящика. На карточке я писала название фильма, страну и киностудию, где этот фильм снимался, фамилии режиссеров, операторов и актеров, и еще на карточке была маленькая аннотация. Я не ставила своей задачей в аннотации отразить содержание фильма. Я писала аннотацию только для себя, чтобы мне вспомнить фильм. В этих ящиках в каталоге фильмов были разделители. Я разделила фильмы по странам, в которых они снимались. Внутри разделов фильмы стояли в алфавите названий. Когда в моем каталоге набралось больше трехсот фильмов, он стал источником информации, которым пользовались и мои друзья – тогда еще у людей не было индивидуальных компьютеров и интернета, в котором можно найти все что угодно. И вот однажды я заполнила карточку, на фильм, не помню, как он назывался, и написала на него аннотацию следующего содержания: «Лихо закрученный сюжет, Игорь Бочкин играет братьев-близнецов». Я стала ставить эту карточку на положенное место в каталоге и увидела, что карточка на этот фильм уже стоит. Значит, я посмотрела фильм второй раз и забыла, что его уже смотрела. Мне стало интересно, какую же я тогда написала аннотацию. Я достала карточку и прочла: «Лихо закрученный сюжет, Игорь Бочкин играет братьев-близнецов». Вот такое дело. Впечатления всегда сливаются в одну и ту же формулировку, значит, так будет и на этот раз. Вы прочтете не просто то, что я уже писала, а слово в слово то.
( Collapse )

Наконец, мы все вместе!


У меня частенько бывают проблемы с названием. Не знаю, как озаглавить пост, и это плохой признак. Говорят, как корабль назовешь – так он и поплывет. И если я сама не знаю, как назвать мой корабль, то от плаванья ничего хорошего ждать не приходится. А уж в этом посте, мне кажется, как-то особенно нет ни складу, ни ладу. Ну уж будь что будет. Вы у меня добрые – и я надеюсь, что и на этот раз вы будете ко мне снисходительны, как всегда.

Теперь у нас с Игорем была квартира, и можно было подумать о том, чтобы съехаться с мамой. Я сказала маме, что поеду в бюро обмена, опубликуюсь в бюллетене, который выпускает это бюро, повешу объявление на доске в бюро обмена, словом, начнем процесс обмена. Мама сказала, что, конечно, начнем обмен, но не сейчас, а немного позже. Так она все откладывала и откладывала, к нашему великому огорчению. Я понимала, что это связано с маминым старшим братом и моим дядей Пинхусом, который жил с мамой. Он был старше мамы на двадцать лет и тяжело болел. Я понимала, мама боится, что, когда мы съедемся, в большой семье дядя будет чувствовать себя некомфортно, его положение станет неопределенным, он почувствует себя приживалом. К тому же для тяжелобольного человека наша шумная жизнь с гостями и застольями будет трудна.
Мы подали заявление об обмене, только когда дядя умер, и почему-то очень долго не могли найти желающих с нами обменяться. Наконец, нашли, но обмен этот нельзя было назвать удачным. Все наши друзья и знакомые, мои сослуживцы из ЦНТБ отговаривали нас от этого обмена. Нашу двухкомнатную квартиру на Смольной улице, малогабаритную, но все же общей площадью около 40 кв. м, и мамину комнату площадью 24 кв. м, мы обменяли на квартиру, хотя и трехкомнатную, но маленькую. В трех комнатах было 37 кв. м – 10, 18 и 9 кв. м. Кухня 4,5 кв. м, правда, плита четырехконфорочная. Совмещенный санузел и крошечная прихожая. За наши с мамой 64 кв. м мы получили квартиру площадью около 50 кв. м, причем в самом дешевом доме. Дом был пятиэтажный, без лифта, из силикатного кирпича. Полы в квартире дощатые, крашеные (потом мы настелили паркет), потолки низкие.
( Collapse )

Про нас с дочерью. Новая квартира


В 1963 году Зарядье снесли, и мы получили двухкомнатную квартиру у Северного Речного вокзала. Квартира так называемая малогабаритная. В двух комнатах 23 кв. м – 14,5 и 8,5 кв. м. Мне кажется, я эту квартиру уже описывала. Санузел там был крошечный, ванна сидячая. Прихожая тоже была очень маленькая. Вешалку на стену как-то повесили, а калошницу уже некуда было поставить. И никаких подсобных помещений – пылесос девать некуда. Правда, кухня была приличная – 7 кв. м, а плита двухконфорочная, так что я с моей любовью к кулинарии и застольям с гостями оказалась в трудном положении. Я использовала одновременно две конфорки, духовку, а если ожидались гости, то еще две электроплитки. Для посуды Игорь сколотил специальный стеллаж с полками шириной 30 см. Мы ухитрились втиснуть в кухню еще привезенную из квартиры в Зарядье старинную кушетку рекамье, на ней у нас иногда гости ночевали. Квартира была маленькая, но отдельная, а всех жильцов нашего огромного дома в Зарядье переселили в Свиблово и вселили в коммунальные квартиры. Александру Ивановну, Валю, ее мужа Славу вселили в коммунальную квартиру. Валя и Слава поженились перед самым переездом. Собственно, предстоящее переселение ускорило их решение о заключении брака. И тем не менее, эту семью, в сущности, две семьи, Александру Ивановну и Валю с мужем, вселили в коммунальную квартиру. Квартира была трехкомнатная, две смежные комнаты получили Тареевы и отдельную комнату получила так называемая «подселенка». Это называлось получить квартиру с подселением. Правда, Вале удалось вскоре купить однокомнатную кооперативную квартиру, и эту квартиру она обменяла с подселенкой на ее комнату. Однокомнатная кооперативная квартира и комната в коммуналке – это был, конечно, неравный обмен, и подселенка ей ничего не доплатила. Но все-таки Тареевы оказались в отдельной трехкомнатной квартире. Мы получили отдельную квартиру потому, что Феликс дал Игорю справку о том, что он состоит на учете в психдиспансере, что было правдой. Были две категории граждан, которым предоставляли отдельные квартиры: страдающие психическими заболеваниями и больные туберкулезом.

В нашей новой маленькой квартире было какое-то очарование. Окна выходили на две стороны, и в квартире всегда было солнце. В жаркие летние дни и теплые ночи в квартире пахло хвоей, хотя лес был от нас в трех автобусных остановках. У нас был большой балкон, на котором мы устроили настоящий цветник. И с точки зрения экологии это место было очень хорошим. Все мои болезни – и хронический тонзиллит, и хронический плеврит – прошли через несколько месяцев после переезда в эту квартиру.
( Collapse )

Еще немного о жизни в Новогирееве


Хочу еще немного написать о том времени, которое сейчас вспоминается мне как счастливое.

Моя мама своим детям и внукам никогда ничего не запрещала, ничего им не навязывала и ничего от них не требовала. Казалось бы, что при таком воспитании они должны были вырасти избалованными и недисциплинированными. Но этого не было. Мама детей и внуков очень любила, и они платили ей взаимностью, и между ними было полное взаимопонимание. Дети и внуки ее так любили, что старались сделать все, чтобы ее порадовать, и боялись огорчить. Выходит, что любовь вернее подчиняет себе и лучше дисциплинирует, чем приказы и насилие.

А Лена у нас вообще была образцово-показательным ребенком с раннего детства и до сегодняшнего дня. У нас с ней никогда не было никаких проблем. Она всегда вела себя идеально. Очень хотела все делать «правильно». Когда она пошла в первый класс, то спросила у меня, кто она по национальности. Я сказала, что у нее мама – еврейка, а папа – русский, и значит, она наполовину еврейка, наполовину русская. Она сказала: «А если спросят про национальность, то что же мне сказать?» Я ответила: «Вот так и скажи, что ты наполовину еврейка и наполовину русская». Она сказала: «А если нужно будет написать национальность? Нельзя же написать половинка на половинку». Я ответила: «Тогда выберешь что хочешь. Хочешь, напиши, что ты еврейка, хочешь напиши, что ты русская». Она воскликнула с отчаянием в голосе: «Я не хочу писать, как я хочу, я хочу написать, как правильно!» Вот «правильность» была ее основной жизненной идеей. А мерилом правильности, конечно, была бабушка.
( Collapse )